Дик

Джефф
Оуэн


моя песочница....
мои правила...
мои персонажи....ой, нет....в общем модерн-ау


читать дальше- Сирил, тебя уже заждались, – рыжая голова Алфорда Нимроя появилась в дверном проеме, как раз в тот момент, когда Оуэн в сотый раз повторял заученную на кануне речь. У него появилось мимолетное желание запустить в веснушчатое лицо чем-нибудь наподобие тяжелого пресс-папье. Но Алфорд о таком желании даже не догадывался и продолжал подгонять Оуэна.

- Давай, Сири, декан сам не свой, как будто твой отец собрался съесть его на ужин.

- Я буду через минуту, – раздраженно отмахнулся Оуэн и попытался сосредоточиться на заготовленной речи, - Подождет.

Оуэн не помнил, кто, почему и когда впервые назвал его Сирилом. Это имя в обход его официального очень быстро прижилось и стало почти родным. Он подозревал, что каждый, кто называл его этим именем подразумевал совершенно разных персонажей – кто-то писателя, а кто-то миллионера из мультика, а его друг (он знал точно!) называл его рекой в Нуменоре. Оно ему нравилось. И иногда он так заигрывался в этого Сирила, что забывал, кто есть на самом деле. Сейчас же ему необходимо было помнить, что он Оуэн Рэдмонд Ноэль Плантагенет, пятый сын и самый младший ребенок короля Англии. Именно Оуэну следовало сегодня обратиться с кафедры к присутствующим, блеснуть перед отцом ораторским искусством, хоть он и сомневался в том, было ли чем блистать.
Сирил вряд ли смог бы подняться на кафедру Баллиол колледжа и произнести речь в честь празднования юбилея монарха, а вот у Оуэна не было другого выхода. Он единственный отпрыск королевской семьи на тот момент обучался в Оксфорде. Порученная ему речь была заучена до автоматизма, но он не был уверен, что в его словах прозвучит хоть малая толика искренности.

Наверно, в идеале речь его начиналась бы с «Доброе утро, отец. Здорово, что навестил меня. Это мои преподаватели и однокурсники. Они жутко волнуются в твоем присутствии, у некоторых из них настоящая паника, но каждый из них смотрит на тебя с придыханием, как на изображение святых в церкви. Часть из этих людей хорошие люди, часть – засранцы, но все пришли поздравить моего отца с Днем рождения. Я город. И растроган»
Но вместо этого Оуэн повторял написанную деканом речь, понимая, что ее мог бы прочесть любой из присутствующих в огромном зале, не имея никакого родства с королевским домом.

За импровизированными кулисами Оуэна перехватил Стенли Краун, его друг и сосед по комнате с первого курса.

- Сири, сколько тебя ждать? Декан там уже по второму кругу мед льет!
Фоном по огромному залу разносился знакомый баритон мистера Уикклифа.
- Я мантию испачкал, – соврал Оуэн.
- Иди, – подтолкнул в спину Стэнли, когда Оуэн решительно шагнул к кафедре. – С Богом, Сирил.
- Только при отце меня так не называй, – бросил напоследок он, скрываясь из вида.
- Думаешь, при твоем отце мне позволят рот раскрыть? – усмехнулся Стэн, поглядывая на молчаливого, неподвижного гвардейца стоящего за кулисами в качестве охраны.

Занятия в студии актерского мастерства ему в свое время практически навязали. Он никогда не чувствовал, что это его призвание, а магия театра сколько-нибудь притягательна, но там давали навыки ораторского искусства и ему пришлось осваивать его, хотело он того или нет. Уроки не прошли даром. Речь Оуэна с правильно расставленными интонациями и акцентами разносилась далеко под своды старинного зала. Она была наполнена яркими эпитетами выражающими любовь народа к монарху и пожеланиями ему многие лета.

Оуэн заметил, что в зале нет штандартов Аквитанского дома, значит, мать решила не сопровождать отца в поездке по Университетам. Причины, по которым оба супруга смотрели в разные стороны для всех давно стали секретом Полишинеля, но официально Плантагенеты были нерушимым оплотом традиционных ценностей, мира и взаимопонимания. Среди сидящих в первых рядах, Оуэн заметил старшего брата Джеффри, на которого расточаемый елей производил благотворное воздействие. Это означало, что речь декана была в высшей степени корректной, угодной семье и множеству репортеров, подпиравших студентов на задних рядах. Чуть поодаль сидел другой старший брат Джеффри. Сводный. Они были одногодками и имели одинаковые имена, как говорил отец, чтоб не путаться в многочисленных потомках. Не самая удачная шутка отца, после которой Оуэн мог бы вообще не появиться на свет. Джефф-бастард иронично улыбался, глядя на происходящее, чем невероятно напоминал Генриха.

Король же был безучастен к происходящему вокруг, и как показалось Оуэну, не совсем здоров. Причины плохого самочувствия легко прослеживались при близком контакте – Генрих страдал от похмелья и вся чехарда, затеянная в Университете, была в этот момент бессмысленной и даже раздражающей. Быть может, в этом крылась еще одна причина, почему Элинор не сопровождала мужа.

После шквала фотовспышек, от которых Оуэн едва не ослеп, он под аплодисменты поцеловал руку Генриха и отошел в сторону, что бы его не затоптали. Этим он словно прорвал плотину – вереница преподавателей потекла к помосту, на котором восседал король, что бы выразить глубокое почтение. Их подпирала толпа студентов, которых пытались как-то организовать тюторы, в самом конце началась давка. Все хотели успеть прикоснуться к королю.

Освободившись от почетной обязанности присутствовать на поздравлении, Оуэн решил вернуться в общежитие. Приезд должен был затянуться надолго, еще не все колледжи выразили почтение, но оставаться при отце, когда вокруг него и так большая свита и старшие сыновья, Оуэн считал глупым.

Он прошел мимо целого кортежа с охранниками, бронированного автомобиля отца и небольшого фургона консперативно черного цвета, о назначении которого трудно было догадаться, и больше никого не встретил по дороге к Холливел Менор.
Оуэн пошел медленней, чтоб подольше насладиться, словно вымершим Оксфордом.
Март в этом году выдался на редкость холодным, и когда пальцы ног в лаковых ботинках стали неприятно неметь, а уши и нос щипать, он решил поторопиться. Уже ближе к кампусу он продрог в мантии настолько, что уже бежал, мечтая о теплых носках, горячем глинтвейне и томике Шелли.

- Привет.
Аманда Джоунс встретилась ему, когда он, нащупав в кармане брюк ключи, стремительно подходил к двери Холливел Менор. Оуэн никак не ожидал ее тут увидеть. Он думал, что никого из колледжей не выпустят, пока не пройдет церемония поздравлений, а до Хертфорда очередь дойдет не раньше ланча.
- Ты как здесь оказалась?
Было заметно, что Аманда замерзла не меньше чем он пока ждала его у кампуса.
- Принесла тебе Никкана, как обещала. – она протянула Оуэну большой фолиант и подула на онемевшие от холода пальцы. - Но мне он будет нужен к понедельнику.
- Понял, – улыбнулся Оуэн. Он хотел подойти и хотя бы помочь растереть ее озябшие руки, но так и не решился. Вместо этого он раскрыл книгу и уставился в непонятный для него сейчас текст. - К понедельнику верну.

Он все еще делал вид, что занят «Рассужденями» Никкана, когда Аманда неожиданно чмокнула его в щеку и побежала по направлению к своему колледжу.
Оуэн смотрел ей вслед, прижав руку к щеке, и думал, что, в сущности, сегодня неплохой день.

***

Слава Плантагенетов в Оксфорде свалилась на Оуэна неожиданно.

Он уже отучился в университете два семестра, счастливо избежав членства во всевозможных дурацких клубах, куда его заманивали едва ли не ежедневно. Чтоб и дальше никто не пытался заполучить его к себе, он вступил в команду гребцов и всегда ссылался на занятость и тренировки.

Конечно, Оуэн слышал о клубе «Смокинги и вилки» и прекрасно знал кто из многочисленных братьев являлся основателем этого братства заносчивых засранцев. Но старательно делал вид, что это его нисколько не касается, а Ричард и Джеффри ему всего лишь однофамильцы.
Оуэн не без основания считал «Смокинги и вилки» бесполезным сборищем напыщенных идиотов, которые считали себя кем-то исключительным.

Появление Энтони Кародайна, будущего 21-го графа Клиффора, который на тот момент уже два года был председателем клуба, было похоже на шоу абсурда. Отпрыски знатных родов на глазах превращались в подобие стада баранов, блеющих перед пастухом и его верными псами. Оуэн всегда удивлялся этим метаморфозам и не понимал всей природы воздействия Энтони на студентов Баллиол.

Даже Стэнли, друг Оуэна, мечтал вступить в клуб, как только ему исполниться восемнадцать. Он, не переставая агитировал поступить так же и пел дифирамбы Энтони.
Оуэн закатывал глаза и клялся, что никогда не пополнит ряды аристократических придурков.

Впрочем, он догадывался о причинах популярности клуба. Его члены были на особом положении: им благоволили преподаватели, на их далеко не безвинные забавы закрывал глаза сам ректор, считая «Смокинги и вилки» гордостью университета, как если бы клуб имел вековые традиции, а не был создан всего несколько лет назад. Все это возводило членов клуба в ранг неприкасаемых, касты студентов, которым все сходило с рук.

За год учебы Оуэн был свидетелем массы неприятных происшествий, устраиваемых клубом, и о скольких он еще не знал.

Его они не трогали и как-то очень умело обходили стороной. Ровно до того момента, когда объектом издевательств и насмешек клуба не был избран Стэнли. Этого Оуэн допустить не мог.

Стоило ему вступиться за Стэна, как его неприкасаемость была аннулирована, а Энтони и компания избрали новую жертву для насмешек, только теперь это было еще изощренней и тоньше. Казалось, что Энтони ничто так не доставляло удовольствие, как отыгрываться на второкурснике королевских кровей. Он словно оттачивал на Оуэне филигранное мастерство издевки, на радость своим неизменным спутникам.

Как бы тот не сопротивлялся, как бы не готовился к очередной встрече, в итоге он всегда чувствовал себя обманутым и пристыженным. И это его злило. Энтони всегда был на шаг впереди и выходил из стычки едва ли не под аплодисменты зрителей, которые как будто специально собирались именно там, где эти стычки происходили.

Стэнли вместо благодарности ругал Оуэна и стращал, что из-за одной глупой выходки тот будет страдать до самого выпуска Энтони из университета.

Оуэн тоже иногда так думал, но не бежать же жаловаться маме или братьям, которым его проблемы уж точно были непонятны и далеки. Да к тому же, признавать себя побежденным не позволяло уязвленное самолюбие Плантагенетов.
Все изменилось, когда Оуэну исполнилось восемнадцать.

Дни рождения он свои ненавидел. В детстве, казалось, что мать специально родила его, когда никто ни о чем не думает, кроме рождественских подарков, а друзья разъезжаются по домам на каникулы.

Его день рождения всегда отходил на задний план и если не всеобщее ожидание Рождества затмевало его, то обязательно какие-нибудь иные события, кои мать любила всегда приурочить к этому празднику.

Ему дарили земли или титулы, иногда и то и другое, но в течение года все это претерпевало изменения и от подарка, по сути, оставался пшик. Лишь однажды Оуэну подарили пони, но так как после каникул, он отбывал в Итон, насладиться владением ему так и не удалось, он вырос раньше, чем снова попал в Баллморал.
Ничего хорошего не сулило ему и восемнадцатилетие.

@темы: Р+Дж, сюжеты, Фанфики, задумки