Париж.
Похороны Людовика.
Ричард и Бертран де Борн.
Филиппу 16,
Ричарду 20 (на самом деле в реале разница была больше, но я и не про реал)Бертран де Борн считался виртуозом слова.
читать дальше
Стихи выходившие из под его пера были подобны дыханию, настолько легко и беспечно он их слагал. Но именно сейчас Бертран чувствовал беспомощность и тщетность родить хотя бы строчку. Уже неделю, как он жил в Париже, вынужденный сопровождать принца Ричарда на траурной церемонии французского короля Людовика. На смерть Людовика Бертран и не мог сочинить даже жалкую эпитафию. Из-за чего изводил себя нещадно и заливал свое горе коньяком. Весть о смерти короля никак не отозвалась в его сердце. Отчасти потому, что при жизни этот монарх и сам был равнодушен к участи поэта, отчасти потому, что Бертран был способен грустить лишь о близких, а Людовик чести быть принятым в узкий круг никогда не удостаивался. И все же Бертрана бесила мысль, что он даже из вежливости не может сымитировать скорбь и написать, наконец уже, то, что ждут от величайшего поэта эпохи.
Зато Ричард печалился как будто за двоих. Его скорбь была неподдельной, словно Людовик был ему при жизни очень дорог. Многие считали, и парижские газеты с энтузиазмом подхватывали эту идею, что принц Ричард, приехавший на похороны французского короля человек редких душевных качеств, практически исчезнувших в современной молодежи и искренне любящий свою вторую родину Францию. Это делало Ричарда в Париже чрезвычайно популярным, его передвижения по городу сопровождались огромной толпой поклонников.
Но лишь Бертран знал причину столь трепетного отношения Ричарда к смерти Людовика. Не все и не до конца, но был в курсе. Принц вообще было очень чувствительным к смерти как таковой.
Бертрана приводило в изумление его готовность взяться после окончания Оксфорда за военное ремесло и явный страх перед смертью. Не редко он становился свидетелем, как принц истово молился, едва соприкоснувшись с ней. Вот и сейчас Ричард оставил всю свою свиту, чтобы уединиться в часовне, где был выставлен гроб Людовика.
Вернулся оттуда он очень взволнованным и даже растерянным.
- Дорогой друг, ты вроде бы ходил в часовню молиться, вид у тебя такой словно ты встретил Сатану.
- Порой ты переходишь все границы.
- О, нижайше молю о прощении, мой принц! Так все же, что привело тебя в такое удручающее состояние духа? Людовик восстал?
- Нет, с Людовиком как раз все в порядке. Он бесповоротно мертв.
- Теряюсь в догадках и изнываю от любопытства.
- Придется тебе обуздать его.
- Это выше моих сил! Намедни я так и сказал своему духовнику "каюсь, грешен"
- Ты богохульник и зубоскал!
- Так ты скажешь, что или кто тебя так встревожил?
- Боюсь я не могу этого сделать. Иначе может пострадать репутация одной особы.
- Едва ты переступил порог комнаты с таким выражением лица, она уже пострадала. Так добей ее из милосердия чтоб не мучилась.
- Железный аргумент.
......
- Я еле сумел отделаться от сопровождающих, которые, как мне кажется, ходят за мной по пятам, чтоб в уединении помолиться за душу Людовика, как и в часовне обнаружил компанию. Хотя мне грех было придираться. Молиться за отца, что может быть естественней, и скорей уж я там был лишним.
- Там был Филипп?
- Да, и как мне показалось, он был не в себе - нес всякий вздор о каких-то чувствах, призывал меня вспомнить охоту двухлетней давности. Что в голове этого мальчишки? Он наговорил мне такого, что на месте Людовика я бы воскрес и высек его розгами!
- Мальчик признался тебе в любви? Не понимаю, чем ты возмущен!
- То есть тебя в этом ничего не смущает???
- Ну, да, момент он выбрал неподходящий, но это оттого, что Филипп тебя совсем не знает.
- Ему шестнадцать!!!
- Да брось, Ричард, вспомни себя в его годы.
- Только француз-невежда может сравнивать невинные, детские шалости в закрытых английских школах с осознанным выбором неуравновешенного французского подростка! Не смотря ни на что, мы выходим из стен Альма Матер и становимся обычными людьми: женимся, заводим любовниц... это не афишируется в свете, Бертран. Прости, я чувствую себя припертым к стенке...
- Посмотри на это с другой стороны.
- Тут еще и другая есть?
- Мальчик любит тебя. может надо проявить к нему благосклонность, и Франция будет со временем есть с твоих рук?
- План достойный ума моей матери. Прямо слышу ее слова. Постой! Так вот почему в Париж послали меня! Ни Генриха, ни пиарщика Джеффри! Ни отец, который на всех углах заявлял, что Людовик его друг, ни мать, которая была ему женой и родила детей, не соизволили приехать, отдать последние почести. Нет, им надо было отправить меня! Зачем?! Прикормить Францию, чтоб она не успела опомниться?
- Вряд ли король и королева знали о чувствах Филиппа...
- Я не был бы столь уверенным в этом. С таким пылом и напористостью вряд ли можно удержать что-то в тайне. Я боялся, что скажу что-то, чего Филипп неверно истолкует в свою пользу и он завтра же будет носить мои цвета, позабыв о трауре, лишь бы рассказать всем о своих чувствах. С огромным трудом, я отложил наш разговор до окончания траурных мероприятий. Но через две недели мне придется дать ему какой-то ответ.
- В настойчивости и последовательности Филиппу не откажешь.
- Бертран, скажи что ты не причастен к этой авантюре, и мать не приставила тебя за мной приглядывать!
- Париж последний город, куда мне хотелось бы вернуться, но я твой друг, Ричард, поэтому я здесь.
- Моя семья вполне в состоянии сделать из меня параноика. Мне всюду чудятся манипуляции. Прости мой друг.
- Все в порядке.
- Но все же, мне кажется, любое мое решение не приведет в будущем ни к чему хорошему. И кормление Франции с рук занятие весьма сомнительное...
@темы:
Р+Дж,
сюжеты,
задумки